Почти все главные награды Берлинале – те, что идут вслед за «Золотым медведем», который получила румынская картина Раду Жуде – построены на круговерти, воронках и пасьянсах диалогов. Действие минимально. Движения аскетичны. «Слова, слова, слова…».

Гран-при японскому фильму «Колеса фортуны и фантазии» (Рюсукэ Хамагути) жюри анонсировало таким образом: «Там, где обычно кончаются слова и прекращается возможность диалога, разговоры в этом фильме только начинаются. Слова становятся ступеньками, которые ведут нас все глубже, так глубоко внутрь нас самих – удивляя потребности продолжать говорить и понимать друг друга…Возможно ли еще дальше проникнуть в мысли друг друга, которые где-то там, в неосвещенной глубине, живут своей пока еще не сформулированной жизнью…Слова тут – таинственная субстанция, музыка, материя…».

«Колеса фортуны и фантазии» - прямое и простое название. Фильм о колесах фортуны и фантазий по поводу его вращения. Новеллы, в которых герои говорят о соблазнении, обманах, альковных подвохах, амурных перипетиях и памяти. Студентка приходит соблазнять писателя-профессора, дабы с корыстными целями выложить потом запись в интернете. Сначала включает микрофон – для разгона. Но ситуация приходит к тому, что она горюет о своей творческой несостоятельности, готова уничтожить аудиозапись, а он навсегда околдован ее голосом – и тем, как она читала его книгу. На улице сталкиваются две женщины, узнав друг в друге одноклассниц, и, вот уже пьют чай, но оказываются, что обе перепутали – и в незнакомых людях материализовалась полузабытая любовь.

«Серебряный медведь» за лучший сценарий – корейское «Вступление» Хон Сан-су. Встречи, расставания – немножко в стиле антикварного теперь уж грузинского кино конца 1960-х. Молодой актер уходит из профессии потому что боится, что его девушке не понравится, что он обнимается на съемочной площадке. А его наставник - «звезда» сцены кричит - что это неимоверная глупость. Казалось бы, совершенные банальности. Но именно открытость банальностям делает сценарий пронзительным – как ни странно. Жюри о фильме: «В этом фильме повествование построено по принципу, который нас удивил - некоторые слова будто забегают вперед, а другие – те, которые точно должны быть сейчас произнесены – отстают и вообще застенчиво замирают…Возникают провалы, цезуры – но вдруг именно в них мы видим проблески скрытой правды человеческого существования, мерцание надежды, которой мало кто доверяет…»

В документальном трех-с-половиной-часовом «Господине Бахмане и его классе» Марии Шпет – Приз Жюри – учитель болтает с подростками, учит их играть на гитаре и готовить спагетти. Но главное: думать. Они дети эмигрантов из разных частей света. Темы разговоров – толерантность, религия, либидо, свидания. Жюри о фильме: «Можно ли соединять слова простота и гуманизм…как они сочетаются…Фильм показывает глубочайшее уважение к самому понятию сердечного общения, и из него возникает магия того, что делают великие учителя – «простые гуманисты» - будят фантазию своих учеников, а за этим разгорается страсть к познанию мира…».

Слова, слова, слова. Они вывели берлинскую программу из пространства Большого Невроза. Потому что да, поначалу просмотров казалось мы уже в приемном покое клиники, и хорошо бы не попасть в палату. Тут все не просто – но логично. Историческая ретроспектива происходящего такова. Уже много лет фестивальное кино – это прежде всего социальное беспокойство. Особенно на Берлинале. Это картины, создаваемые в первую очередь для того, чтобы вступить в социальный диалог. Выступая на стороне разнообразных слабых мира сего. Это непререкаемая гуманитарная задача оправдывает многие авторские несуразицы, которые и изящно, и нелепо, и застенчиво, и нагло – ну, и гостеприимно, конечно - тянут к нам свои нашпигованные образами щупальца с мерцающего в темноте экрана. В этом сезоне – видимо, в силу общегуманитарной печали (маневры «культуры отмены», и бесконечное умножение технологичной слежки) – фестивальное коловращенье смыслов немного напугало. Везде болевые точки и травмы – но мало где «зеленка» и «йод». Любование ранами. Проблемы обозначаются, раскручивается механизм не столько сопереживания, сколько со-бичевания, далее стадия ими любования. Потом – если особенно не повезет зрителю – фаза самолюбования режиссера. (Особенно это касается игровых картин; документальные авторы оптимистичнее относятся к структуре сюжетосложения). И редко-редко есть место гэгу, трюку, фокусу, которые, как правило, одни лишь и могут из морока констатации фактов вытащить сущность жизненных сил. А происходит все это на фоне того, что уже больше десятилетия существует практика драматических минисериалов – которые тоже «глубоко копают экзистенциалку», но не имеют права не делать нарратив, так сказать, захватывающим – и зажигать свет в конце туннеля. В общем, сложности кинопроцесса.

Но все-таки фокус берлинский конкурс явил, и стали им именно разговоры на экране. Как, собственно, бывает, когда наши лучшие друзья или наши лучшие психоаналитики говорят, говорят и раскручивают наши травмы, выталкивая на поверхность ложные посылы и ошибочное чувство вины. Давая чувство свободы от себя самих.

«Серебряный медведь» за лучшую актерскую работу – актрисе, которая беседовала о обо всем на свете, включая сложносочиненную интеллектуальную «пыль», со своим возлюбленным-роботом. Марен Эггерт в немецкой картине «Я твой человек» Марии Шредер. Меланхоличная мелодрама о недалеком будущем, в котором можно взять в аренду партнера-робота, алгоритм существования которого построен на базе образовательного статуса заказчика, его устремлений и фантазий. Очень детализированный алгоритм дает непревзойденным результат. Мало доступный любому партнеру не-роботу. Как же расстаться с таким тонким и нежным дамским угодником, интеллектуалом и добряком – даже если и жуть берет от того, как беспредельно ловко он поддерживает беседу.