Стиви Уандер. Фото: отдел туризма и конгрессов Антиба-Жуан-ле-Пин/Жиль Лефранк

За спиной он оставил работу с оркестром Дюка Эллингтона, который в тот момент не мог угнаться за бурным свингом Сидни, оставил только что открытый собственный клуб в Гарлеме – манила ниспровергателя джазового стандарта Европа и таинственная авангардная держава под названием СССР. Кинотеатр на Дмитровке – где ныне располагается театр Ленком – стал местом проведения концерта. Пришли интеллектуалы, театралы, выжившие анархисты всех мастей - сражены были блюзами наповал. Еще три месяца со своим саксофоном, кларнетом и небольшим оркестром Сидни Бише носился по республике Советов, потом все-таки отбыл во Францию, опять переплыл океан, но потом – уже после войны – вернулся и навсегда осел в прибрежном городке Жуан-ле-Пен, что между Ниццой и Антибом. Где-то там и умер. Бывает. А более пятидесяти лет назад друзья его во главе с Дюком Эллингтоном придумали проводить в Жуан-ле-Пене джазовый фестиваль – в честь неугомонного Сидни. Теперь в городском скверике стоит большая медная голова, которая, кажется, продолжает гудеть от нескончаемого джазового сейшена.

Вот об этом фестивале – с которого, кстати,  часто стартуют европейские гастроли американских джазистов – и разговор. Ныне королем его стал Стиви Уандер.

Проулки и скверик задолго до концерта Уандера заполнились народом: устраивались на пледах с корзинками снеди, кое-кто забирался на деревья, иные пытались проникнуть с пляжа. Уандер опаздывал на час, выпили почти все запасы розового вина в буфете, перешли на шампанское. Со стороны моря подплывали яхты и лодочки. Уже в рекламном буклете было напечатано, что билетов нет – раскуплены! Еще бы… И вот он появился. И показался несуразно большим. Собственно, как и его вокальный диапазон. И необъяснимая энергетика, которая льется со сцены в зал, в толпу, заполняет темнеющий воздух, проникает в петляющие улочки, на ресторанные террасы. Все замерло, чтобы слушать. Буквально, явление массового гипноза. Джазисты совсем старшего поколения, «столпы» джаза, которых осталось совсем немного, говорят: «Нам просто повезло, что на планете Земле есть Стиви Уандер; сам по себе он такое же явление как религия или философия – он воплощение гуманизма в простом, первоначальном смысле этого слова, и он наш проводник в мире, который то и дело ставит ловушки доброте и человечности…». Заметим, Уандер возвращается к людям после почти двадцатилетнего отсутствия на сцене. До Москвы не доедет – ближайшие от нашей столицы точки для фанатов: Стокгольм и Мюнхен; осенью. Впрочем, русскоязычных слушателей было немало в тот день в Жуан-ле-Пене: около сцены, которая отделяет хвойную рощу от морского берега –  и вместе с тем отделяет реальность зала под открытым небом от мистического театрального задника, которым служит здесь линия горизонта, сливающаяся с морем, склоны горного массива Эстерель, огни дороги-серпантина.

Люди, не чуждые литературным реминисценциям знают, что и Гоголь пытался тут, около Ниццы, приткнуться в 1843-м году – прибыл дилижансом из Рима, но безденежье… Герцен появился пятью годами позже – изгнанный из России по политическим причинам – и остался на несколько десятилетий. Чехов закончил здесь «Чайку» и написал «Трех сестер». Даже поэт Саша Черный каким-то образом умудрился заработать на прибрежный кусочек земли – и погиб от сердечного приступа, спасая от пожара дом доброго соседа… Сам же писал: «В саду показался земляк-агроном, под мышкой баклага с пунцовым вином…». Короче, если прислушаться к крику чаек, можно разобрать лермонтовское: «Все промелькнули перед нами, все побывали тут…». Если при этом вспомнить фитцджеральдовское: «Можно пить по нескольку коктейлей все время – или все коктейли какое-то время…задумайся над этим».

Памятник Сидни Бише

Фрэнсис Скотт Фитцджеральд снимал тут виллу в том самом 26-м году, как раз когда Сидни Бише гастролировал в Москве. А теперь сценическая площадка «Джаза в Жуане» соседствует с домом, где «распоясавшиеся» Фитцджеральды – то есть сам и жена его Зельда - девяносто лет назад от скуки бросали пепельницы в официантов и сводили с ума метрдотелей. Тогда натерпелись, а ныне? Висит памятная табличка, и редкий почитатель таланта безумной семейки не раскошелится на бокал шампанского с видом на «молельный коврик пляжа», с описания которого начинается «Ночь нежна».

Итак, раз в год по улицам городка разгуливают оркестранты – и впереди них несутся новоорлеанские фантазии. В этом сезоне во главе джаз-маршей была чудесная компания под названием «Хлопотливые фанфары»: огрызки фортепианной деки и клавишей размещаются в детской коляске, и ее тащит феллиниевская клоунесса; гитаристка избрала себе имидж усталой кассирши, духовые – представительные джентльмены – по пути музыкального маршрута успевают бросать мелочь в шапки других уличных артистов. Как поэтично выразилась местная газета: «…Они потеряли свой шатер, но продолжают беззаботно сеять на улицах нашего города причудливые мелодии – пусть расцветут из них целые сюиты!».

А на сцену выходят самые представительные фигуры мирового классического и современного джаза. Организаторы считают, что здешние подмостки для джазистов дают то же, что миланская опера для вокалистов: подтверждение их таланта и возможность общения со знающей аудиторией – то есть, «идеальный коктейль в легендарном месте». Здесь бывал Рэй Чарльз, Майлз Дэвис; в шестьдесят третьем с цикадами пела Элла Фитцджеральд (и сейчас в youtube-е черно-белая хроника того концерта собирает тысячи поклонников). Когда в семидесятые взлетел стиль фьюжн, Жуан-ле-Пен собрал выдающихся пианистов – Кейта Джаррета, Чика Кореа и других. Однако, приезжал и Сантана, и Мишель Легран. А потом опять боги – Диззи Гиллеспи и Сони Роллинз.    

В этом году репертуар «Джаза в Жуане» в большей степени был сориентирован на спектакли музыкантов  более молодого поколения – тех, кому около тридцати-сорока. То есть, сначала – о них.

Юн Сунн На – джазовая вокалистка из Южной Кореи, очень востребованная фигура на европейских джазовых сценах. Авангардный шансон, звуковой кубизм – из вокальных модуляций будто выстраиваются фантастические невидимые города, рушатся и вырастают вновь, но уже в новых неузнаваемых формах. Ее родители – классические музыканты, она училась во Франции и изобрела свой собственный стиль. Считается, что прелесть ее новаторский идей зиждется в том числе на том, что ей удалось с детства избежать влияния – старый джаз дома она, практически, никогда не слышала, и она не имела кумиров.

Джейми Каллум. Фото: отдел туризма и конгрессов Антиба-Жуан-ле-Пин/Жиль Лефранк

Джейми Каллум – британский поп-пианист и певец. Сидит на корточках на панцире рояля, спрыгивает, успевая пробежаться пальцами по клавиатуре. Вместе с фуоритурой отлетает к краю сцены… Каллум  сейчас ведет еженедельное джаз-шоу на ББС, а, заметим, бабушка его пела в ночных клубах Берлина. Свой первый альбом этот шустрик сделал за собственные 480 фунтов, но теперь каждый из них продается не меньше, чем за тысячу на сайте-магазине  eBay.

А вот и Имельда Мэй, ирландка – любопытно, что с пост-панковским азартом косит под «звезду» водного мюзикла 1950-х Эстер Уильямс: хладнокровную демоничку, получившую прозвище «русалка Голливуда». Как пишут газеты: «скрупулезно выбранный экстравагантный имидж не в меньшей степени, чем серьезные музыкальные способности вихрем вынесли ее на авансцену мирового поп-джаза». В четырнадцать лет она еще подрабатывала в рекламе рыбных палочек – в Дублине, в шестнадцать дала свой первый концерт: не без проблем с законниками, ибо была несовершеннолетней.

Ну, а дальше на сцену стали выходить джазовые люди среднего поколения – француз Ману Каше, один из самых известных барабанщиков мира, записывавший альбомы с Питером Габриэлем и Стингом, в этом году играл с пианистом Эриком Ленини, итальянским саксофонистом Стефано ди Батиста, и Ричардом Боной – тем самым легендарным Боно из Камеруна. Поклонники  в курсе, что из своей деревни он ушел в одиннадцать лет, умея играть на всех музыкальных инструментах, которые попадались ему под руку и какие можно было смастерить. 12-струнную гитару он сделал, используя в качестве струн тормозные ремни от велосипеда. Потом появились такие герои, как Чак Кореа и Стенли Кларк, Нил Роджерс, Букер Т. Джонс, группа «Семейка-камень», которая зажигает в Сан-Франциско с 1960-х. Ну, и, как было сказано – Бог Стиви!

В прошлом году главным персонажем «Джаза в Жуане» был Стинг. И, кстати, местный доброхот, любивший в конце семидесятых полежать на тротуарах Лондона в суточной очереди на концерт Стинга, открыл нам глаза на то, что в песне «Русские» вокалист  использовал мелодию романса из сюиты Сергея Прокофьева «Поручик Киже»… Кстати, в другой его песне – про школьниц и учителя – есть отсыл к Набокову. Обратим внимание, российский джаз тоже бывает представлен на «Джазе в Жуане» - играл тут Игорь Бутман со своим биг-бендом  и Владимир Голоухов с группой «Первое солнце». И, кстати, в  сентябре представители фестиваля «Джаз в Жуане» будут в Москве, чтобы солидаризоваться с российскими джазистами.

Даже страшно представить, сколько будет стоить в Москве билет на какого-нибудь кумира, пусть даже и средней руки. А в Жуане – довольно недорого. 30-50 евро. Ну, в зависимости, где сидеть. То есть «открытость» этого фестиваля тотальна. Он открыт со стороны предполагаемых декораций – нет задника, и фоном музыки становится закат. Он открыт со стороны зрительного зала: скупердяи располагаются бивуаками со своим вином и бутербродами в парке, вокруг фестивального центра. Видеть не могут, а слушать – да, за ради бога.

Надо сказать, что, как правило, в пределах одного вечера выступают три коллектива. И устроители подбирают вокал к вокалу, ударные – к ударным. Саксофон к саксофону – и так далее. Кода, как это и должно быть, наступает в финале. Ближе к часу ночи, хотя концерты официально заканчиваются за час до этого, наступает коллапс. Напоследок играют джазовый сейшин. Все участники появляются на сцене и натурально сводят публику с ума. Этого нигде не повторить и нигде не услышать. Если бы создавать слоган для этого фестиваля, получилось бы: «Открытость. Свобода. Драйв». А что еще нужно?

Марина Дроздова, Саша Киселев